Александра Бруштейн - Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник)
– Так то же куколка!
– А Древницкий полетит не на маленьком игрушечном шарике, а на громадном шарище, наполненном нагретым воздухом. Когда воздуха в шаре останется уже мало, Древницкий спустится с парашютом.
– И как только он может! – говорю я все еще недоверчиво.
– Может! Человек все может! Человек такое может, что нам с тобой, Пуговка, и во сне не снится… Вот теперь воздух завоевывает. И что ты думаешь? Завоюет!.. Люди будут садиться в воздушные шары, как на извозчика!
Возвещенный афишами полет Древницкого перебудоражил весь город! Кто может, покупает билет в Ботанический сад, чтобы видеть самый взлет воздушного шара с воздухоплавателем. У кого нет денег на билет, те карабкаются на деревья, на балконы, на крыши домов, на колокольни церквей и костелов.
Мы идем в Ботанический сад всей семьей – и мама, и Поль, и Анна Борисовна, и я. Даже папе неожиданно повезло: его никуда не вызвали к больному, и он идет с нами.
В Ботаническом саду, на большом кругу, где зимой устраивается каток, разожжен гигантский костер. Над костром тихо покачивается громадный матерчатый шар: он медленно наполняется нагретым воздухом, как спеющая ягода наливается соками. С шара спускаются канатные лямки-петли, за эти лямки солдаты удерживают шар руками и ногами, чтобы он не улетел.
А рядом с костром, из которого шар набирает нагретый воздух, стоит сам воздухоплаватель – Древницкий… Только посмотреть на него, и сразу видно: вот смелый, бесстрашный человек, герой! У Древницкого прекрасное, мужественное лицо, зоркие и внимательные глаза под низко надвинутым широким козырьком фуражки. Невозможно представить себе, чтобы Древницкий мог растеряться, прийти в отчаяние, побледнеть от страха, заметаться: «Ах, ах, что мне делать?..» Мы с Юлькой, сидя рядом на садовой скамье, смотрим на Древницкого, как и все дети в этой огромной толпе, с восторгом, мы уже любим этого незнакомого человека, мы верим, что он сделает невозможное: он полетит! И мы всей душой желаем ему удачи… Я тихонько пожимаю руку папе. Я знаю: он чувствует то же, что и я.
Но вот шар уже наполнился нагретым воздухом, стал круглым, упругим, как мяч великана.
Древницкий с улыбкой снимает фуражку, раскланивается с толпой людей, не сводящих с него глаз, легко прыгает в корзинку, привязанную к шару (она называется «гондола»). Кто-то бросает Древницкому белую розу. Он кланяется и вдевает ее в петлицу. Затем он дает солдатам команду: отпустить те канатные лямки-петли, которые они удерживают руками и ногами. Солдаты отпускают лямки, шар вздрагивает, и как созревшая ягода отделяется от стебелька, так он взмывает над костром – и несется ввысь!.. К облакам!
Большинство людей, живущих сегодня на свете, застали уже хотя бы ранние зачатки настоящей авиации. Люди уже привыкли к тому, что летать по воздуху – будничное, обыденное дело: в самолет люди садятся если не «как на извозчика», по предсказанию моего папы, то как в большой междугородний автобус. И людям, живущим в наши дни, уже трудно представить себе то чувство, с каким шестьдесят с лишним лет назад мы смотрели первые полеты на неуправляемых воздушных шарах. Ведь миллионы лет человечество жило, не отрываясь от земли! А тут вдруг отдельные смельчаки, герои – может быть, безумцы! – опрокидывают все принятые понятия и летят, летят, как птицы, – только без надежных птичьих крыльев и хвоста, – летят, рискуя жизнью… Я уверена, что те немногие очень старые люди, которые это видели, навсегда запомнили чувство, возникшее у них в первую минуту, когда на их глазах шар отделился от земли: чувство чуда!
Шар с Древницким взвивается все выше, и вся толпа единой грудью кричит: «Ур-р-ра!» Кричат не только зрители в Ботаническом саду – кричит весь народ, люди на деревьях, на колокольнях, на крышах и даже просто идущие по улицам: ведь шар летит высоко, он виден далеко вокруг! Он виден отовсюду.
Кричат мама и Анна Борисовна. Поль не только кричит «ура», она аплодирует шару и приветственно машет ему своим неразлучным зонтиком-стульчиком. Она плачет от радости и повторяет сквозь слезы: «Я это видела! Я это видела!»
Никто из нас не замечает того, что происходит с Юлькой. Она сперва, как все мы, хлопает и кричит «ура» так сильно, что у нее краснеют лицо и шея. А потом она сползает со скамьи и идет! Юлька рванулась и идет своими неокрепшими ногами, вчера еще не ходившими, за воздушным шаром, за Древницким! Она качается, как травинка, она делает всего несколько неверных шагов. Первой замечает это мама. Она бросается к Юльке как раз вовремя, чтобы подхватить ее, иначе Юлька грохнулась бы на землю.
Юльку сажают на скамейку. Она смотрит на шар и повторяет счастливым голосом: – Я хожу! Я хожу!
Глава восемнадцатая
Еще о Древницком
То, что сейчас описано, заняло всего несколько коротеньких минут. Но еще не отгремели крики и аплодисменты, как становится ясно, что случилось страшное несчастье. На одном из канатов-лямок, за которые солдаты перед взлетом удерживали шар на земле, теперь явственно видно – висит человек! Немедленно по толпе бежит догадка: один из солдат не успел выпростать ноги из канатной лямки и его подняло вместе с шаром. На фоне светлого летнего неба шар поднимается все выше и выше, неся двоих: один стоит в гондоле шара, другой висит на канатной лямке.
Только что было шумно, радостно, люди кричали, аплодировали. Сейчас словно громадной крышкой прикрыло весь круг, на котором стоит толпа, и все замолкло. Люди стоят, как оглушенные неожиданностью несчастья, молчаливые, растерянные.
Что будет?
Затем сразу вспыхивают споры, догадки, предположения. Все разговаривают друг с другом, как знакомые. Каждый хочет услышать от другого что-нибудь ободряющее, утешительное.
– Папа, – шепчу я, – Древницкий не может спуститься с шаром обратно?
– Не может. Шар-то ведь неуправляемый. Не Древницкий его ведет куда хочет, а шар несет Древницкого по ветру…
– Ничего с Древницким не случится! – очень уверенно и громко говорит рядом с нами какой-то господин в элегантной шляпе-котелке, надетой чуть-чуть набок.
Немедленно вокруг него образуется кольцо людей.
– По-вашему, все кончится благополучно?
– Для Древницкого? Конечно! Сейчас он спустится с парашютом, и все будет отлично.
– Вы думаете, Древницкий спустится с парашютом?
– А как же иначе! – говорит шляпа-котелок. – Ведь он понимает не хуже нас с вами, что не воспользоваться сейчас парашютом – это же верная смерть! Нет, он спустится с парашютом!
– А солдат? – спрашивает папа, и я слышу по голосу, как он волнуется.
– Ну, солдату, конечно, аминь! – спокойно заявляет шляпа-котелок. – Древницкий спустится с парашютом, из шара вытечет последний воздух, и солдат загремит на землю.
С такой высоты, представляете?
– Значит, вы думаете, Федор Викторович, – спрашивает папа (он, оказывается, знает шляпу-котелок), – вы думаете, Древницкий бросит солдата на произвол судьбы? Погибай, мол, да?
– А конечное дело так! – раздается знакомый голос, и в группе людей, окружающих Федора Викторовича, мы видим Владимира Ивановича Шабанова. Мы не видели его с самого 1 мая, когда они поссорились с папой. Сейчас Шабанов смотрит на папу злыми глазами, хотя обращает свои слова не к нему, а к Федору Викторовичу. – Правильно рассуждаете, Федор Викторович! Спасти солдата Древницкий все равно не может, а себя спасти может, если спустится с парашютом. Он это и сделает. Своя, знаете, рубашка ближе к телу… – заканчивает Шабанов со смешком.
Тут папа говорит, ни к кому не обращаясь:
– Есть две отвратительные поговорки: «Моя хата с краю!» и «Своя рубашка ближе к телу!». Если бы все думали так, человечество до сих пор жило бы в пещерах, одевалось в звериные шкуры и разговаривало ударами дубины!
В группе вокруг нас смех, сочувственный папе.
– Правильно! – говорит какой-то человек, пожимая папе руку. – Правильно, доктор!
– А в Древницкого я верю! – продолжает папа. – Он героический человек, он не станет усыплять свою совесть обывательскими поговорочками… И вон – смотрите! – шар еще виден, маленький-маленький, как булавочная головка… А никто с него с парашютом не спускается!
Проходит еще минута, другая – булавочная головка совсем исчезает из виду.
– Ну, друзья мои, – обращается к нам папа, – мне пора в госпиталь. А вы как? Я вам советую – побудьте здесь, в саду, еще часок-другой. Здесь раньше всего станет известно, что с Древницким. Я из госпиталя тоже приеду сюда, к вам. Дома-то ведь мы от одной неизвестности истомимся!
Мы остаемся в саду. Юлька дремлет на скамейке – она все-таки пережила большое волнение, настолько сильное, что даже начала ходить. Сейчас она от всего этого скисла и заснула, положив голову на колени Анны Борисовны. Мы все тоже молчим.
